Юрий Лоза: «Если фотограф видит прекрасное только в голых девочках – он больной!»

Юрия Лозу многие знали только по песне «Плот». Но в последнее время музыканта часто упоминают в связи с его острыми публикациями в соцсетях на злободневные темы.

 

? Недавно вы выразили негодование по поводу выставки “Джок Стерджес. Без смущения”, где объектом фотографа стали девочки и девушки на нудистском пляже. А как же тогда обнаженная натура в искусстве Рубенса, Микеланджело?

– Мне очень многие писали и говорили, что в Эрмитаже висят картины, на которых изображены голые тела, в том числе и детские – херувимчики. Но вы поймите – это нарисованные картины, этих людей не существует. А люди на фотографиях – живые и реальные. Второе отличие – чтобы нарисовать картину, нужно определенное умение и время. Сфотографировать юную девочку – дело пяти секунд. Поэтому никто мне не докажет, что картины в Эрмитаже и фотографии Стерджеса сравнимы, как искусство. На всех нудистских пляжах есть определенный дресс-код, все должны быть обнажены. Мне кажется, есть что-то противоестественное в том, когда голый дядька фотографирует маленьких голых девочек. Тем более странно, что, когда он приезжает в страну, где могут его неправильно понять, у него не находится 40 фотографий, которые бы не вызвали никаких нареканий.

Если ты фотохудожник, ты видишь красоту во всем. Неужели вокруг этого человека не происходило ничего интересного, что у него на фотографиях одни голые девочки? У него больная психика, раз он больше не замечает в этом мире ничего прекрасного – ни закатов, ни рассветов, ни животных, ни растений.

 

? Вы ежегодно проводите православный фестиваль. Отсюда вопрос – вы человек верующий?

– Не все делается за деньги, что-то надо сделать и для души. Я помогаю детям, которые находятся при храме. Артист – это медиа-персона, он может организовать мероприятие, куда придут люди, которые в силах реально помочь деньгами. Такая цепочка выстраивается, и она сработала. Сейчас фестиваль проходит очень празднично и красиво. Насчет веры… Вопрос очень сложный, взаимоотношения человека и Бога толком описать никто не может. Нельзя определить степень веры, степень воцерковленности человека. Каждый по-своему верит.

 

? Поселок Лоза в Московской области имеет хоть какое-то отношение к вашей фамилии?

– Только то, что у него в названии те же четыре буквы и в той же последовательности, как в моей фамилии.

 

? Сейчас наблюдается всплеск интереса к своим родословным. Вы никогда не интересовались, кем были ваши предки?

– Никогда. Оба моих деда были расстреляны в 1937 году. Бабушка моя тоже умерла очень рано, потому что была репрессирована, восемь лет отсидела под Карагандой, дробила камни. Весной, через год после освобождения, умерла. Вторая бабуля была так перепугана всем, что вообще ничего не рассказывала. И тоже прожила недолго. Так что искать, где мои корни, очень сложно, потому что свидетелей не осталось.

 

? Когда и как вы пристрастились к музыке и сочинительству?

– Это сейчас все стучат бумбокс, бухают, бахают по всяким тарелкам, коробкам, а раньше модно было играть на гитарах. И я, когда понял, что парень с гитарой привлекает больше симпатий слабого пола, пришел к родителям и попросил достать гитару. Мне ее прислали из Тюмени, потому что тогда был дефицит. Я учился и очень быстро прогрессировал, за два-три месяца стал лучшим гитаристом двора. Потом играл в самодеятельности в университете, армии. А после армии случайно попал в ресторан – нас попросили заменить музыкантов. И тогда я понял, что музыка может приносить еще и деньги. Это все решило. В школе я учил немецкий, а вся музыка вокруг была на английском, поэтому мне стало проще самому написать текст. Начал я с английских подтекстовок – на всякие «Шизгара» положил собственный текст. Потом стал сочинять свои мелодии, показывал некоторым профессиональным поэтам, но у них получалось по-другому, не так хорошо, как у меня. Когда я пишу музыку, она у меня вызывает определенные ассоциации, и мне проще было самому написать слова.

 

? Если не секрет, что получали в школе за сочинения?

– Дело в том, что школьное образование так устроено, что можно учиться очень плохо и иметь большой набор знаний. Оценки не соответствуют действительности, потому что там учитывается поведение, усердие и так далее. Я играл в футбол и шахматы за школу, а у меня по физкультуре стояла «тройка». За прогулы и плохое отношение. Трудовик заказывал мне детали для магнитофона, чтобы переделывать скорость движения ленты на 19 см/секунду. При этом у меня была «тройка» по труду. В классе было 40 человек, из них только четыре человека поступили после школы в высшие учебные заведения. Один из них я, с достаточно плохим аттестатом.

 

? Делите ли вы свое творчество до “Плота” и после?

– Я писал до «Плота» и пишу после. Это просто одна из очередных песен, но я уже тогда понимал, что она удалась. В 1982 году я показал ее Бари Алибасову, руководителю группы «Интеграл», в которой тогда играл, но он ее не оценил. Мне повезло, что Алибасов – администратор и ничего не понимает в музыке. Я отложил песню, и очень хорошо, что так поступил. Потому что если бы она была принята в репертуар группы, ее бы сейчас ассоциировали с «Интегралом». На мою удачу, она осталась за мной.

 

? Какой концерт запомнился больше всего, чем?

– Концертов было очень много, сложно выделить какой-то один. Но мне запомнились концерты экстремальные. Например, в Нижнем Тагиле, когда я выступал при температуре -18 градусов. Очень тяжело играть на морозе, пальцы прилипают к струнам. Запомнился концерт в Санкт-Петербурге, когда меня чуть не убило током. У меня кожа сошла на пальцах, слава богу, сердце выдержало. Но лучше бы не было такого экстрима и таких воспоминаний, пусть все концерты проходят в штатном режиме.

 

? Поете ли под фонограмму? Как вы относитесь к «фанере» – это штатная вещь или халтура?

– Знаете, кому-то удобно под фонограмму, а мне нет. Песни, которые я пою, не повторяются. В студии были одни ощущения, на сцене – абсолютно другие, и мне тяжело попадать под фонограмму. Поэтому я стараюсь работать живьем, но не всегда получается. Иногда на съемках, когда нет возможности петь вживую, приходится петь под фонограмму. Причем «фанера» высылается заранее, приходится заново прослушивать и вспоминать, как я тогда спел. И для меня это тяжело.

 

? Как бы вы себя охарактеризовали?

– Я пенсионер. Как все пенсионеры, немножко брюзгливый, как все пенсионеры, набрал лишний вес, как все пенсионеры, очень люблю лежать на диване и не хочу ничего делать. Со временем стал очень терпимым. Если раньше сразу бросался в бой, вступал в полемику, то сейчас стараюсь не спорить, стал менее категоричен, научился прощать людям многие ошибки и недостатки, которые раньше не прощал. Есть, конечно, вещи, которые я не могу простить, – это предательство и неоправданную жестокость.

 

? Ваша жена – поэт, а сын – оперный баритон. Не тяжело трем творческим личностям уживаться вместе?

– Наоборот, очень легко, если пути не пересекаются. Жена как-то пробовала себя на эстраде, написала кучу песен, выпустила альбом, но сейчас она этим не занимается, ей не интересно. А сын – оперный певец, поэтому тоже никак не пересекается со мной. Поэтому мы говорим совершенно спокойно на разные темы.

 

Досье «Родного города»

Юрий Лоза

Родился 1 февраля 1954 года в Екатеринбурге (тогда Свердловске).

Образование: после школы поступил в Казахский государственный университет на географический факультет, но бросил учебу ради музыкального училища, был призван в армию. Отслужив, окончил Алма-Атинское музыкальное училище им. П. Чайковского.

В 1983 году пытался поступить в ГИТИС. А в 2003 году окончил Московский государственный университет экономики, статистики и информатики (МЭСИ).

Семья: жена Светлана Лоза (Мережковская) – поэт, член Союза писателей. Выпустила одну книгу, сейчас готовится к печати вторая. Сын Олег – оперный баритон.

Карьера: играл в различных ансамбль: «Калейдоскоп», «Интеграл», «Зодчие». С 1987 года начал официальную сольную карьеру. Снялся в нескольких фильмах и сериалах – «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Умножающий печаль», «Кто в доме хозяин?», «Короли игры».

Требования при организации выступлений: “Райдер у меня простой, но технически очень требовательный к качеству аппаратуры. Я стараюсь по возможности летать бизнес-классом или в вагоне СВ. Если в самолете и поезде таких мест не предусмотрено, то еду с остальной командой. Требования к номеру тоже стандартные – наличие горячей воды, минимум удобств и тишина, чтобы я мог спокойно подготовиться к концерту”.

Юрий Лоза гордится тем, что до сих пор поет песни в тех же тональностях, в какой они были написаны.